В его красивом, отлично поставленном голосе проскальзывали еле заметные следы акцента. Какого?

Рез улыбнулся и взглянул на идору. Лэйни – совершенно машинально – сделал то же самое.

И провалился в ее глаза. Он глядел на отвесный обрыв, сплошь состоящий из маленьких прямоугольных балконов, и все они – на разной высоте и глубине. Жар оранжевого заката, отраженный косым, со стальною рамой окном. Небо, расцвеченное, как бензиновое пятно в придорожной луже.

Он закрыл глаза, взглянул вниз, открыл их снова. Новая нетронутая тарелка.

– Вдумчиво ты ешь, – заметила Арли. – Нравится? Предельно сосредоточенный на работе палочками, он сумел поймать и донести до рта дюймовый кубик некоей субстанции, отдаленно напоминавшей омлет с кислой фруктовой приправой.

– Восхитительно. Только без фугу я как-нибудь уж лучше обойдусь. Рыба-собака с какими-то там жуткими нейротоксинами, слышала о таком лакомстве?

– Так ты уже ел фугу, – улыбнулась Арли. – С добавкой. Помнишь большую тарелку с сырой рыбой, уложенной, как лепестки хризантемы?

– Ты шутишь.

– Губы и язык слегка онемели? Вот оно и есть.

Лэйни пробежал кончиком языка по губам. Дразнится или правда? Сидевший слева Ямадзаки наклонился к его уху:

– К вашей проблеме с информацией по Резу можно подойти с несколько неожиданной стороны. Вы слышали о глобальной активности фэнов «Ло/Рез»?

– О чем?

– Очень много поклонников, вернее – поклонниц. Они составляют подробные отчеты о каждом замеченном появлении на люди Реза, Ло и работающих с ними музыкантов, с массой подробностей, вплоть до наимельчайших.

Из сегодняшних видеофильмов Лэйни узнал, что «Ло/Рез» теоретически считались дуэтом, но реально группа включала по меньшей мере двоих «дополнительных участников», а как правило, и больше. И что Рез питал и питает стойкое отвращение к драм-машинам; Вилли («Слепой») Джуд, их теперешний барабанщик, работал с группой уже много лет. Весь вечер он то и дело поворачивал огромные черные очки в сторону идору, а теперь, похоже, почувствовал на себе взгляд Лэйни. Очки – видеокамеры, подключенные к нервам, – резко развернулись.

– Ну, вообще, – сказал Джуд, – это ж сдохнешь и не встанешь, как наш Роззер всю дорогу строит глазки здоровенной алюминиевой фляге.

– А ты ее не видишь?

– С этими голами, кореш, у меня, – он тронул пальцами очки, – чистый облом. Когда я думаю прогулять детишек в «Ниссан Каунти», сперва звоню им, чтобы поднастроили под мои гляделки. Потом я там все вижу. А с этой леди никак, то ли она на частоте какой-то дикой, то ли еще что. Мне только и видно, что проектор и эта вроде как, ну, аура называется, да? Вроде как, в смысле, сияние.

Японец, сидевший между Джудом и Куваямой (мистер Одзаки, вспомнил Лэйни), повернулся к барабанщику и сконфуженно забормотал, кланяясь на каждой фразе:

– Мы очень сожалеем. Мы глубочайше сожалеем. Требуется совсем небольшая поднастройка, но ее невозможно осуществить на ходу.

– Да чего там, – великодушно отмахнулся Джуд. – Тоже мне проблема. Я ж ее уже видел. Эти мои штуки, они принимают все музыкальные каналы. И этот клип, где она, считается, монгольская принцесса или что-то там вроде в горах…

Лэйни уронил одну из палочек.

– Самый свежий сингл, – сказал Одзаки.

– Во-во, – кивнул Джуд. – Классно сделано. Она там еще в золотой маске. Улетная хрень.

Он закинул себе в рот кусочек маки [30] и начал жевать.

26. Хак-Нам

Кья и Масахико сидели на белом ковре лицом к лицу, в комнате был всего один стул, да и тот какой-то хлипкий, с ножками из крученой проволоки и розовым, с блестками, пластиковым сиденьем в форме сердечка. Кья пристроила «Сэндбендерса» себе на колени и теперь вдевала пальцы в наперстки. Масахико поставил свой компьютер на пол, вернул на место его дисплей, а затем достал из выемки в задней стороне куба очень компактный комплект наперстков и пару черных овальных чашечек с тонкими оптическими выводами. Еще один оптический провод тянулся от его компьютера к разъему на задней стороне «Сэндбендерса».

– О'кей, – сказала Кья, надевая последний наперсток, – поехали. Мне тут надо связаться с одной…

– Ага. – Масахико взял черные чашечки и накрыл ими свои глаза. Чашечки так там и повисли, словно приклеенные, это выглядело даже как-то малость неприятно.

Кья последовала его примеру и натянула свои очки.

– А что мне теперь…

Что-то лежащее в центре мира рванулось сразу во всех взаимоисключающих направлениях. Ничего похожего на обычный выход в сеть. Несовместимость софта?

А затем возникло это. Здание – или биомасса – или обрыв, беспорядочно, без малейшего намека на регулярность, изрезанный бесчисленными складками. Лоскутное одеяло маленьких, вкривь и вкось посаженных балконов, окна, окошки и оконца, дробящие свет на тысячи тысяч тусклых серебристых квадратиков. Влево и вправо, сколько хватает взгляда. А по верхнему неровному гребню чернеет густая поросль перекрученных проводов, а еще дальше, за бесчисленными этими каракулями, расцветает небо. Похожее на бензиновое пятно в придорожной луже.

– Хак-Нам, – сказал где-то рядом Масахико.

– А что это такое?

– «Город тьмы». Средостенье мира.

Кья вспомнила платок в его комнате, головоломную схему чего-то хаотичного и компактного, крошечные неровные лоскуты черного, красного и желтого. А они уже плыли вперед, к узкому проходу.

– Это мультиюзерный домен, верно?

Нечто вроде большой перманентной версии сайта, где имела место быть та идиотская встреча с токийским отделением, или тропического леса, нарисованного Соной и Келси. Но ведь MUD – это просто игрушка, место, где каждый может притворяться кем-то другим, разыгрывать придуманную для себя роль. Этим занимаются либо дети, либо очень одинокие люди.

– Нет, – сказал Масахико, – это не игрушка.

Они были уже внутри и неслись дальше, плавно ускоряясь в густой, барабанившей по оптическим нервам тесноте.

– Тайваньская улица.

Стены, сплошь покрытые бегущими надписями, призрачные двери, сменяющиеся, как карты тасуемой колоды.

А еще – фантомные фигуры, то и дело пролетающие мимо, и постоянное ощущение, что на тебя смотрят.

Фрактальная грязь, цифровая гниль, узкий проход, завешенный сверху дикими извивами каких-то чуть мерцающих линий.

– Приютский переулок.

Крутой поворот. Еще один, а затем они помчались все быстрее и быстрее вверх. Кья набрала в легкие побольше воздуха и крепко зажмурилась; под опущенными веками беззвучно вспыхивали радужные фейерверки, но невыносимое давление исчезло.

Когда вспышки потухли, она открыла глаза и увидела знакомую комнату Масахико. Только в куда более чистом варианте: без завалов грязной одежды, без пустых одноразовых плошек и прочего хлама. Она сидела на аккуратно застланной кровати, Масахико сидел рядом и напряженно смотрел на экран своего компьютера. Здесь же, на девственно-чистой поверхности стола, стоял и «Сэндбендерс». Проработка текстуры более чем приблизительная, все предметы слишком уж гладкие и блестящие. А как он себя-то нарисовал? Да тоже, в общем, без особых хитростей. Элементарное сканирование годичной примерно давности – вон волосы совсем короткие. А одет в ту же самую черную куртку.

И платок тоже висит на том же месте, только анимированный, красные, черные и желтые пятнышки слегка пульсируют. Кроме того, появилась извилистая зеленая линия, ведущая от края платка к одному из квадратиков, желтому, и от этого квадратика волнами разбегаются зеленые кольца.

Кья еще раз взглянула на Масахико, но тот так и сидел, вперившись в свой экран.

Негромкий звон. Она оглянулась на дверь (ну до чего же все-таки убого сделана текстура дерева) и увидела, как внизу протискивается в щель маленький белый прямоугольник. Не останавливая движения, прямоугольник пополз по полу прямо в ее сторону и скрылся под кроватью. Кья посмотрела вниз, и вот он, пожалуйста, лезет уже вверх, по матрасу, с той же самой скоростью. Забравшись на кровать, нахальный прямоугольник выбрал такое место, чтобы было удобнее читать, что на нем написано, и замер. Шрифт вроде того, что в «Виски Клоне», а может, и не вроде, а совсем тот же самый, а написано: «Ку-клукс-клан. Коллекционные курьезы» – и еще всякие буквы и цифры, адрес, наверное, только странный какой-то.